С каждой новой минутой начинается для нас новая ж

Марина Ивановна Цветаева

1969ja

8 октября, 2010

Официальный сайт - Марина Ивановна Цветаева Марина Ивановна Цветаева (26 сентября (8 октября), 1892, Москва, Российская империя — 31 августа 1941, Елабуга, СССР) — русский поэт, прозаик, переводчик, одна из крупнейших русских поэтесс XX века.

26 сентября (8 октября)1892, Москва - 31 августа 1941, Елабуга, ныне Татарстан], русская поэтесса.

"Московское детство".

Родилась в московской профессорской семье: отец - И. В. Цветаев, мать - М. А. Мейн (умерла в 1906), пианистка, ученица А. Г. Рубинштейна, дед сводных сестры и брата - историк Д. И. Иловайский. В детстве из-за болезни матери (чахотка) Цветаева подолгу жила в Италии, Швейцарии, Германии; перерывы в гимназическом образовании восполнялись учебой в пансионах в Лозанне и Фрейбурге. Свободно владела французским и немецким языками. В 1909 слушала курс французской литературы в Сорбонне.

Становление поэта.

Начало литературной деятельности Цветаевой связано с кругом московских символистов; она знакомится с В. Я. Брюсовым, оказавшим значительное влияние на ее раннюю поэзию, с поэтом Эллисом (Л. Л. Кобылинским), участвует в деятельности кружков и студий при издательстве "Мусагет". Не менее существенное воздействие оказали поэтический и художественный мир дома М. А. Волошина в Крыму (Цветаева гостила в Коктебеле в 1911, 1913, 1915, 1917). В двух первых книгах стихов "Вечерний альбом" (1910), "Волшебный фонарь" (1912) и поэме "Чародей" (1914) тщательным описанием домашнего быта (детской, "залы", зеркал и портретов), прогулок на бульваре, чтения, занятий музыкой , отношений с матерью и сестрой имитируется дневник гимназистки (исповедальность, дневниковая направленность акцентируется посвящением "Вечернего альбома" памяти Марии Башкирцевой), которая в этой атмосфере "детской" сентиментальной сказки взрослеет и приобщается к поэтическому. В поэме "На красном коне" (1921) история становления поэта обретает формы романтической сказочной баллады.

Поэтический мир и миф.

В следующих книгах "Версты" (1921-1922) и "Ремесло" (1923), обнаруживающих творческую зрелость Цветаевой, сохраняется ориентация на дневник и сказку, но уже преображающуюся в часть индивидуального поэтического мифа. В центре циклов стихов, обращенных к поэтам-современникам А. А. Блоку, А. А. Ахматовой, С. Парнок, посвященных историческим лицам или литературным героям - Марине Мнишек, Дон Жуану и др., - романтическая личность, которая не может быть понята современниками и потомками, но и не ищет примитивного понимания, обывательского сочувствия. Цветаева, до определенной степени идентифицируя себя со своими героями, наделяет их возможностью жизни за пределами реальных пространств и времен, трагизм их земного существования компенсируется принадлежностью к высшему миру души, любви, поэзии.

"После России".

Характерные для лирики Цветаевой романтические мотивы отверженности, бездомности, сочувствия гонимым подкрепляются реальными обстоятельствами жизни поэтессы. В 1918-1922 вместе с малолетними детьми она находится в революционной Москве, в то время как ее муж С. Я. Эфрон сражается в белой армии (стихи 1917-1921, полные сочувствия белому движению, составили цикл "Лебединый стан"). С 1922 начинается эмигрантское существование Цветаевой (кратковременное пребывание в Берлине, три года в Праге, с 1925 - Париж), отмеченное постоянной нехваткой денег, бытовой неустроенностью, непростыми отношениями с русской эмиграцией, возрастающей враждебностью критики. Лучшим поэтическим произведениям эмигрантского периода (последний прижизненный сборник стихов "После России 1922-1925", 1928; "Поэма горы", "Поэма конца", обе 1926; лирическая сатира "Крысолов", 1925-1926; трагедии на античные сюжеты "Ариадна", 1927, опубликована под названием "Тезей", и "Федра", 1928; последний поэтический цикл "Стихи к Чехии", 1938-1939, при жизни не публиковался и др.) присущи философская глубина, психологическая точность, экспрессивность стиля.

Особенности поэтического языка.

Свойственные поэзии Цветаевой исповедальность, эмоциональная напряженность, энергия чувства определили специфику языка, отмеченного сжатостью мысли, стремительностью развертывания лирического действия. Наиболее яркими чертами самобытной поэтики Цветаевой явились интонационное и ритмическое разнообразие (в т. ч. использование раешного стиха, ритмического рисунка частушки; фольклорные истоки наиболее ощутимы в поэмах-сказках "Царь-девица", 1922, "Молодец", 1924), стилистические и лексические контрасты (от просторечия и заземленных бытовых реалий до приподнятости высокого стиля и библейской образности), необычный синтаксис (уплотненная ткань стиха изобилует знаком "тире", часто заменяющим опускаемые слова), ломка традиционной метрики (смешение классических стоп внутри одной строки), эксперименты над звуком (в т. ч. постоянное обыгрывание паронимических созвучий, превращающее морфологический уровень языка в поэтически значимый) и др.

Проза.

В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания (в новаторской поэтической технике Цветаевой усматривали самоцель), успехом пользовалась ее проза, охотно принимавшаяся издателями и занявшая основное место в ее творчестве 1930-х годов ("Эмиграция делает меня прозаиком..."). "Мой Пушкин" (1937), "Мать и музыка" (1935), "Дом у Старого Пимена" (1934), "Повесть о Сонечке" (1938), воспоминания о М. А. Волошине ("Живое о живом", 1933), М. А. Кузмине ("Нездешний ветер", 1936), А. Белом ("Пленный дух", 1934) и др., соединяя черты художественной мемуаристики, лирической прозы и философской эссеистики, воссоздают духовную биографию Цветаевой. К прозе примыкают письма поэтессы к Б. Л. Пастернаку (1922-1936) и Р. М. Рильке (1926) - своего рода эпистолярный роман.

Конец пути.

В 1937 Сергей Эфрон, ради возвращения в СССР ставший агентом НКВД за границей, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве, бежит из Франции в Москву. Летом 1939 вслед за мужем и дочерью Ариадной (Алей) возвращается на родину и Цветаева с сыном Георгием (Муром). В том же году и дочь и муж были арестованы (С. Эфрон расстрелян в 1941, Ариадна после пятнадцати лет репрессий была в 1955 реабилитирована). Сама Цветаева не могла найти ни жилья ни работы; ее стихи не печатались. Оказавшись в начале войны в эвакуации, безуспешно пыталась получить поддержку со стороны писателей; покончила жизнь самоубийством.
Посвящение М.И. Цветаевой

Морская, земная, воздушная

Кто создан из камня, кто создан из глины,-
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная пена морская.

Если поверить молодым кокетливым строчкам, можно в ее творчестве многого не понять. И не поверить тоже нельзя: эта женщина употребила жизнь на то, чтобы вырваться из цепких объятий земного притяжения.

В какой-то степени ей это удалось. Во всяком случае, могилы ее не осталось.

У Ахматовой, ее антагонистки в поэтическом смысле и в какой-то степени "конкурентки", есть строки: "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…"

Стихи Цветаевой, в отличие от ахматовских, росли не из сора. Они вообще росли не из почвы, а вопреки ей. Они были фантастическими небесными цветами.

Адресаты ее стихов зачастую их недостойны. И уж во всяком случае, их никак специально не заслуживали. Но это неважно, мужчины для Цветаевой были только "поводом", реальные земные отношения – поводом для любовных фантазий и пищей для стихов. Потом, когда стихи начинали жить своей отдельной от поэта жизнью, она их героев развенчивала и высмеивала. Тоже, как правило, незаслуженно.

В "пищу" стихам годились и те, с кем Марина встречалась пару раз в жизни, и те, кого вообще знала лишь по письмам и поэзии, и ее друзья явно гомосексуальной ориентации. Подходил начинающий поэт Анатолий Штейгер – тяжело больной и не нуждающийся в женщинах; отлично подошла "розовая" поэтесса Софья Парнок: несмотря на модную нынче трактовку, бисексуальной Цветаева не была и отношения с Парнок воспринимала исключительно в сфере обитания душ. Встречались ей и "небожители", принимавшие условия (не игры, а другого, внеземного существования) – поэты Рильке и Пастернак. Однако и в этом случае результатом были стихи и разочарование.

Одним из самых значительных цветаевских "романов" стала эпистолярная дружба с Борисом Пастернаком. Заочные, вернее, заоблачные отношения. В посвящении Пастернаку (цикл "Двое") Цветаева писала: "Моему брату в пятом времени года, в шестом чувстве и четвертом измерении..." Это братство выплеснулось почти в сорок ее произведений!

Рас-стояние: версты, мили...
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.
Рас-стояние: версты, дали...
Нас расклеили, распаяли...

Расстояние (Марина - в Берлине-Праге-Париже, Борис - в Москве) и почти полное отсутствие надежды на реальную встречу не мешало ей хотеть сына от Пастернака (ему любовь к ней не помешала поменять одну реальную жену на другую). Сына Мура – Георгия - она родила от мужа, через 13 лет после дочери Али, Ариадны. (Была еще дочь Ирина, умершая от голода в послереволюционной Москве).

К цветаевскому "выдумыванию отношений" литературоведы и критики подобрали исчерпывающий термин, вполне литературный – мифотворчество. Кто-то выражался грубее и однозначнее.

Она как будто специально выбирала самые неподходящие объекты для своей страсти. Мне нравится, что вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не вами... Чтобы стихия любви и реальность не могли совпасть, лишив ее тем самым третьей стихии - поэзии, без которой она не могла существовать?

Говорят, особенность Весов - здравый смысл. Разве не он заставлял признанного поэта стирать, мыть, бегать по редакциям и писательским вечерам – тянуть всю семью, давая совестливому, доверчивому и увлекающемуся мужу возможность для очередного нежизнеспособного проекта?

От корыта и плиты – к небу и неземной любви. Возможно, сила ее "отрыва" от земли пропорциональна силе земного притяжения...

Современники обычно не бывали равнодушны к ее стихам. Или восхищались их филигранной отточенностью и накалом страсти, или упрекали за "сделанность" и надуманность. В эмиграции, где жила Марина Ивановна в 20-х-30-х годах, одни жалели – за неустроенный быт, за то, что рвалась из сил, чтобы кормить и платить за обучение детей и мужа, - другие осуждали за эгоизм и презрительное отношение к окружающим. Казалось метким и удачным кем-то пущенное прозвище – "Царь-Дура" (по аналогии с названием ее поэмы тех лет – "Царь-Девица"). Осуждали даже за то, что, сочиняя стихи, кипятит молоко и варит суп.

В советской Москве Цветаева оказалась еще более одинокой. Она вернулась из эмиграции не так, как возвращался, например, Куприн – большой русский писатель, "раскаявшийся и осознавший". Цветаева возвращалась в качестве жены провалившегося агента НКВД. Мужа и дочь вскоре "забрали", сестра Ася и ее сын к тому времени уже "сидели". Отношение к Цветаевой, с самого начала осторожное – как к человеку "оттуда", стало откровенно неприязненным. Окружающих, особенно женщин, раздражали ее нездешние застиранные шарфики и невиданная матерчатая сумка на молнии. Она и сама была такой – нездешней.

Пастернак оказался ее очередной "невстречей". Хотя, объективно говоря, он во многом помог – с квартирой, переводами, больше, чем кто бы то ни было. Но – не так, как она ждала. Случился и роман из "цветаевских"- с талантливым юным поэтом Арсением Тарковским, родились замечательные стихи:

Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг – и все же укоряю –
Ты, стол накрывший на шесть душ,
Меня не посадивший – с краю…"

Никто. Страшное слово было приговором.

В эти дни бесповоротного одиночества Цветаева редактирует стихотворение двадцатилетней давности. В 1940 году, готовя к выходу сборник стихов (которому не суждено было выйти), она переработала никогда ранее не печатавшееся стихотворение.

Оно шло первым в книге и имело посвящение "С. Э." (мужу, Сергею Эфрону). Это было открытым признанием в любви к репрессированному - в то время, когда многие семьи отрекались от своих близких. Когда стихи писались, Эфрон находился в Белой армии, когда перерабатывались – в советской тюрьме. Оба раза не было уверенности, что жив.
Марина Цветаева - Уж сколько их упало в эту бездну...

Цветаева искала подходящее слово, перебрала множество вариантов и вернулась к самому простому. Зато повторила 4 раза: "…чтоб было всем известно! – Что ты любим, любим, любим, любим!.."

С мужем они всю жизнь были "на вы". Быт практически разрушил их семью, но не заглушил этой высокой ноты.

В октябре 1917 года, возвращаясь из Крыма в Москву, где Эфрон участвовал в боях за Кремль, Цветаева написала в тетрадке для стихов письмо к нему, не зная, жив он или мертв: "Если Бог сделает это чудо, оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака..." 21 год спустя, собираясь вслед за мужем в Советский Союз и не ожидая ничего хорошего, она приписала: "Вот и поеду – как собака".

В свои 49 лет она казалась седой и старой. "Золото моих волос тихо переходит в седость…" В ее последних стихах нет выдуманных страстей, нет земного адресата, в них больше нет стремления в "иной мир". И от этого они особенно пронзительны.

Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный…

В конце августа 1941 года она повесилась в чужом доме тихого уральского городка Елабуги. Ее муж в это время уже расстрелян, чего она не могла знать (но почти знала). Дочь в лагерях, откуда выйдет через 15 лет. Сын тяготится ее любовью. Стихи ушли навсегда.

В предсмертном письме она просила сына: если когда-нибудь увидишь Сережу и Алю, скажи им, что любила их до последней минуты.

Земное соединилось с воздушным.
Чулпан Хаматова читает стихи Марины Цветаевой (2006)

Марина Цветаева стихи