Газета "За родину" о Марине Цветаевой
Продолжаю публикацию материалов о Марине Цветаевой из русской коллаборантской прессы времен Второй мировой войны. Начало
здесь.
Газета "За родину" издавалась в г. Пскове в период его оккупации немецкими войсками в 1941–1944 гг. Первый ее номер вышел 9 августа 1941 г. в г. Дно Ленинградской (ныне Псковской) области.
В № 69 от 28 ноября 1942 г. на стр. 2 был помещен большой подвал, посвященный Цветаевой: статья О.В. Анисимова "Марина Цветаева" и три стихотворения поэта.
МАРИНА ЦВЕТАЕВАВ большой советской энциклопедии имеется следующая краткая справка о Марине Цветаевой: «Родилась в 1892 году. Первая книга ее стихов вышла в 1910 году. Цветаева — представительница деклассированной богемы. Она культивирует романтические темы любви, преданности, героизма и особенно тему поэта, как существа стоящего неизмеримо выше остальных людей. Октябрьскую революцию Цветаева восприняла враждебно. С 1922 года живет в эмиграции, где написала ряд поэм, заключающих в себе резкие выпады против коммунизма. Последние годы Цветаева дошла до воспевания семьи Романовых, а ее манера стихосложения выродилась в голый ритмический формализм».
Эта краткая банальная справка, из которой мы кстати узнаем, что любовь, преданность и героизм — отжившая романтика — все, что большевистская критика сочла возможным сказать об одной из самых своеобразных, интересных и многогранных представительниц русской литературы.
Марина Цветаева — современница Анны Ахматовой, которой ее обычно противопоставляют, как соперницу, но которую сама Цветаева, неспособная на половинчатые чувства и умевшая или любить всей душой, или ненавидеть всем своим существом, почитала до обожания:
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами то же.
И тем не менее противопоставление Анны Ахматовой Марине Цветаевой напрашивается совершенно непроизвольно.
Анна Ахматова — это Петербург, Марина Цветаева — это Москва. То, что для Ахматовой Нева, то для Цветаевой Кремль.
У Ахматовой — острые очертания, четкие контуры, вонзающиеся в память, как любимая ею Адмиралтейская игла. Строгий ритм ее строф заключен в отточенную форму, как Нева в шлифованный гранит своих берегов. Исключительность Ахматовой сквозит в каждой строке и придает всем ее стихам тот трагизм, который свойствен всему неповторимому.
Марина Цветаева — прямая противоположность Ахматовой. Несмотря на свое любовное и внимательное отношение к миру и к людям, Цветаева не чувствует себя непоправимо прикованной ни к одному отдельному существу. Страстная поклонница Гете, близко стоявшая к символистам, Цветаева любит в каждом человеке отражение божественного начала, символ выше скрытых в его душе сил. Ее «Стихи к Блоку» — дань не только глубокого, но и страстного поклонения. И все же, даже в этой любви нет того элемента неповторимости, который характерен для Ахматовой, нет воспоминаний об отдельных встречах, взглядах, жестах, эпизодах — словом, нет связанности временем, непоправимо жестокая власть которого так остро чувствуется почти во всех Ахматовских стихах.
Цветаева, напротив, всегда подчеркивает свою независимость от времени:
Ибо мимо родилась
Времени! Вотще и всуе
Ратуешь! Калиф на час:
Время. Я тебя миную.
Благодаря этой способности жить вне времени, Цветаева значительно спокойнее Ахматовой: если горести жизни ее подчас и давят, то все же они не вонзаются в нее, как оточеный клинок.
В цветаевском Блоке нет ничего человеческого, ничего земного:
Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.
Мимо окон моих — бесстрастный —
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.
Такой же характер носят и стихи Цветаевой, посвященные ее дочери. В отличие от Ахматовой, Цветаева вообще считала личный элемент в поэзии маловажным и утверждала, что все стихи бывшие, сущие и будущие, написаны одной женщиной — безымянной.
Однако, символический характер произведений Цветаевой отнюдь не делает ее стихов бескостными и бесцветными. Цветаева — поэтесса презвычайно многогранная и ее темы поражают своим разнообразием. Со свойственной русскому человеку способностью перевоплощения, о которой говорил Достоевский, Цветаева умела проникнуться и стилем утонченной эпохи 18 века и духом народных былин и сказаний. Байрон ей был также понятен, как Иванушка дурачек. Ею написаны прекрасные произведения в стиле народных сказок («Царь Девица») , свидетельствующие о том, как глубоко она любила и чувствовала музыку русского народного стиха и простоту русской природы и человека. Но наряду с народными сказками — стихи посвященные Манон Леско и Жорж Занд.
Нельзя не сказать нескольких слов о музыке стихов Цветаевой, о том, что советская большая энциклопедия называет «голым ритмическим формализмом».
Искание интересных созвучий, кажущаяся неправильность грамматических конструкций, нарушения ритма стиха, все это — результат влияния символистов, справедливо указывавших, что наш обыденный язык слишком износился, потерял образность и свежесть и настолько скован грамматическими правилами, что им больше нельзя передать тончайшие оттенки чувств и переживаний. Поэтому, по мнению символистов, нужно умышленно нарушать правильность речи, нужно новыми грамматическими конструкциями, стилистическими приемами и, главное, музыкой стиха передать то, что непередаваемо обычным языком. Именно, к этим приемам и прибегает Цветаева в своих стихотворениях позднейшего периода («После России», «Психея»). Своеобразность ее языка это — отнюдь не желание поразить и не стремление к оригинальности, а искание дисонанса, заставляющего насторожиться и внезапно прислушаться к казалось бы давно уже знакомым темам, которые внезапно освещаются совершенно новым светом:
Минута: минувшая: минешь!
Так мимо же и страсть и друг!
Да будет выброшено ныне ж —
Что завтра б — вырвано из рук!
_______
Минута: мающая! Мнимость
Вскачь — медлящая! В прах и в хлам
Нас мелящая! Ты, что минешь:
Минута: милостыня псам!
Разнообразие приемов, к которым прибегает Цветаева, чрезвычайно велико; она владеет техникой стиха в редком совершенстве и за ее виртуозностью никогда не чувствуется ни усилий ни напряжений.
Лучшие произведения были созданы Цветаевой в эмиграции. Но сила, присущая поэтессе, любившей по ее же выражению, постоянно «самоутверждаться», проявилась еще в первых ее стихах:
Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться!
Смотрите: вечер! Смотрите, уж скоро ночь!
О чем — поэты, любовники, полководцы.
Уже вечер стелется, уже земля в росе
Уж скоро звездная на небе застынет вьюга,
И под землею скоро уснём мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.
Достаточно прочесть эти строки, для того, чтобы убедиться, что у Цветаевой утверждение ее «я» не является, как у романтиков, враждебным противопоставлением себя миру, а утверждение себя в мире, среди людей достойных любви.
Увы. Сколько таких открытых сердец, принесших людям свое восприятие прекрасного, и обогативших жизнь и литературу новыми оттенками чувств и переживаний, ушло из мира в ужасе и холоде одиночества и непонимания. Судьба уготовала Цветаевой ту участь, о которой она говорила в своих стихах, посвященных дочери:
Сивилла! Зачем моему
Ребенку — такая судьбина?
Ведь русская доля — ему ...
И век ей: Россия, рябина...
Имя молодой Цветаевой было уже широко известно в России, когда разразившаяся октябрьская революция заставила ее бежать за границу. Здесь Цветаевой удалось устроиться, ее произведения печатались в периодической печати, вышли и отдельные книги ее стихов. Но она не могла победить своей тоски по родине и в конце концов вернулась в Советский Союз, где ее ожидали горькие разочарования. Там ее встретили, как чужую; из старых друзей никого больше не осталось, все что было когда-то дорого и близко — отошло в область преданий. Стихи, напечатанные Цветаевой в советском журнале «Тридцать дней», вызвали грубую критику советского журналиста Мирлэ, назвавшего их «никому не нужными и несозвучными эпохе». Ей пришлось отказаться от самостоятельного творчества и принять место переводчицы в одном из советских изданий. Чужая на собственной оодике, никому там не нужная и всеми забытая, Цветаева не дожила до освобождения русской земли. Около года тому назад она повесилась.
В ее лице русская литература потеряла одну из своих самых оригинальных представительниц, принявшую, как многие русские поэты, поистине мученический конец за свою безмерную любовь к родине.
О. АнисимовСтатья включена в сборник: "Марина Цветаева в критике современников". В 2-х ч. Ч. II. 1942–1987 годы. Обреченность на время. М., "Аграф", 2003.
Газету "За родину" можно посмотреть на латвийском сайте "Периодика": http://www.periodika.lv/#periodical;id=57295186736702135668161032529800605411
